Петр Иванович Калнышевский – последний кошевой атаман Запорожской Сечи, своей благочестивой жизнью и кончиной явил пример христианского смирения, терпения и совершенного предания себя в волю Божию, в радости и скорби, в богатстве и лишениях, на войне и в мирное время, на свободе и в узах.

Житие Петра Калнышевского очень сходно житием праведного Иова Многострадального. Слова этого ветхозаветного праведника: «Господь дал, Господь и взял; будет имя Господне благословенно» (Иов. 1, 21) можно соотнести со всей жизнью последнего благоверного атамана Запорожского Войска Низового. В биографии Петра Ивановича много неясного, особенно слабо освещен источниками ранний период его жизни. По прямому показанию надгробной плиты Петр Калнышевский родился он в 1690 или 1691 году. Однако эту дату еще видный историк казачества Дмитрий Яворницкий подверг сомнению, считая, что указание на столетний возраст Калнышевского в конце его жизни был сильно завышен и взят произвольно. Ведь тогда получается, что когда Петр Калнышевский в 1765г. закрепил за собой атаманскую булаву ему было 75 лет – возраст совершенно не благоприятный для начала любой административной карьеры, а тем более для должности кошевого атамана, возглавляющего далеко не всегда управляемую казацкую вольницу. Назван был будущий запорожский атаман в честь святого первоверховного апостола Петра, о чем свидетельствуют многочисленные упоминания о праздновании им дня своего тезоименитства 29 июня (по ст.ст.) в день святых апостолов Петра и Павла. Документы конца ХVIII века, в которых упоминается возведенная последним кошевым Свято-Троицкая церковь в с. Пустовойтовка, что возле города Ромны (ныне Сумская область), называют Петра Калнышевского уроженцем этого села. Есть веские основание предполагать, что происходил Петр Иванович из священнической семьи. Доподлинно известно, что его два близких родственника – родной брат Семен Калнышевский и племянник Степан Чемерис – были люди духовного звания, а в то время в Украине священнослужение относилось к наследственным занятиям. Именно этим происхождением будущего кошевого «из духовного сословия» некоторые исследователи объясняют, «то особое пристрастие его к строительству церквей и дарению православным храмам дорогих вкладов, а также знание богослужебных тонкостей, которое отличало его от многих других запорожских кошевых атаманов».

Однако, Петр Калнышевский не стал священником, как его родной брат Семен, а вслед за старшим братом, Андреем Калнышем, пошел на Запорожскую Сечь. Согласно легенде, записанной в 1970 г. от сторожил с. Пустовойтовка, восьмилетний Петрик пас скот за селом и встретил запорожцев, после общения с ними он, ощутив дух казацкой вольницы, подался с ними на Запорожье. Видимо поэтому Петр Иванович не получил начального образования[1] и был неграмотен, хотя в те времена это не было редкостью даже среди родовитой знати, а для кошевого атамана неграмотность даже вменялась в обязанность.

Первое документальное известие о пребывании на Сечи Петра Калнышевского датировано 1754 годом, когда он уже был на должности войскового есаула, обязанностью которого было поддержание общественного порядка. Записан он был в Кущевском курене, где обосновались Давид и Андрей Калныши, родственники будущего кошевого, а также многочисленные его земляки. В 1755 г. он участвовал в запорожской депутации, посланной в Петербург для “некоторых войсковых нужд”. Возвратившись на Запорожье в 1757г., Калнышевский вскоре был избран войсковым судьею, но пробыл в этом звании недолго, около года, и в 1758г. снова участвовал в депутации, отправленной в Петербург. Это дало ему прекрасную возможность познакомиться с нравом российской бюрократии, завязать полезные знакомства, которые он в дальнейшем с успехом будет использовать для защиты интересов Войска Запорожского. Вернулась депутация в 1760г. и Калнышевский, снова, хотя и не надолго, стал войсковым судьею и оставался в этом звании до 1762г., когда впервые избран был кошевым атаманом и затем немедленно был отправлен в Москву для присутствия при коронации императрицы Екатерины II; при этом случае он получил золотую медаль на андреевской ленте. Но уже в 1763г. Калнышевский, по настоянию запорожской «голоты» или «сиромы», был скинут с атаманства.

Во второй раз Петр Иванович был избран кошевым атаманом Запорожского казачества 1 января 1765 г. и оставался в этом звании до самого уничтожения Сечи, т. е. более 10 лет сряду, чего в Коше «из веку веков не бывало».

Надо отметить, что в это время на Сечи наметилось жесткое противостояние между двумя партиями казачества: «сиромой» и казачьей аристократией[2]. Первые хотели жить, как и их предки без хлебопашества и помещиков, занимаясь, в том числе «здобычництвом» – грабежом кочевых соседей иноверцев, хотя часто к этому «промыслу» относились и набегами на оседлых единоверцев. То что «сирома» вкладывала в понятие казачьей воли, современниками могло быть расценено, как предательством не только верноподданства, но и самой веры, например, переход под протекторат мусульманской Турции. Однако, этот прежний образ жизни уже не вписывался в ту социально-политическую обстановку, которая сложилась в Украине в середине XVIII в. Земли Запорожских Вольностей были включены в состав Российской империи, которая принесла с собой в этот регион определенную стабильность, как в отношении с соседями (Турцией, Крымом и Польшей), так и внутри самой страны. Поэтому среди самих казаков образовалась партия, хотя и весьма преданная Запорожью и верившая в его жизненность, и готовая принести себя ему в жертву, но в то же время желавшая, чтобы Запорожье входило в состав Российской империи, как элемент вполне мирный и благонадежный. Душой и руководителем этой, если можно так сказать, запорожской аристократии, был последний кошевой атаман Запорожской Сечи Петр Иванович Калнышевский. Принадлежавшие к этой партии запорожцы старались во чтобы то ни стало ладить с правительством в лице его местных агентов, хотя бы даже мелких, угождать ему, честно помогать ему во время войн; земельные ссоры стремились они решать на законных основаниях; к гайдамакам и вольному люду, укрывавшемуся в запорожских степях, относились крайне враждебно и сдерживали их порывы на грабежи, пожалуй, даже строже, чем само правительство. К этой партии обыкновенно принадлежали запорожцы богатые, владевшие обширными участками земли со своим хозяйством, и занимавшаяся торговлей с соседями.

Запорожская аристократия стала и наиболее культурным элементом войска. Если «сирома», несмотря на внешнюю приверженность православию, с легкостью готова была идти «под Турка», чтобы сохранить свои «вольности», а во время бунтов не гнушались грабежем православных церквей и осквернением святынь (например, во время восстания на Сечи в 1768г. «сирома»   изрубила икону с мощами, подаренную Калнышевскому киевским митрополитом Арсением (Могилянским)), то запорожская аристократия была очень религиозна, поддерживала святыни запорожцев: Киево-Межигорский и Самарский монастыри, заботилась об организации в Запорожье духовенства, о благолепном богослужении, о более приличном образе жизни казачества, об устройстве школ. В этой связи надо отметить, что кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был последним из плеяды выдающихся казацких предводителей, которые осуществляли всемерную поддержку Православию, производили масштабное храмовое строительство, содействуя созданию непревзойденных шедевров христианской архитектуры и искусства эпохи украинского казачества.

Возрастание власти и влияния Петра Калнышевского на Сечи изначально были связаны с щедрыми пожертвованиями Православной Церкви. Интересный факт, что когда его не избрали в 1763г. кошевым атаманом – Петр Иванович отправился на богомолье в Киев, где получил от киевского митрополита Арсения (Могилянского) в благословение икону со св. мощами. К тому времени Петр Калнышевский был уже одним из богатейших людей на Запорожье и мог делать значительные церковные вклады. Чтобы сполна оценить величину благодеяния Петра Калнышевского в отношении Православия, нужно иметь в виду, что его деятельность разворачивалась во время секуляризационных реформ Екатерины II, лишивших Церковь значительной части имущества и поставивших духовенство под жесткий контроль государства[3]. После упразднения гетманской власти в 1764 г. разорились многие украинские старшинские роды, издавна славившиеся своим строительством церквей и щедрым дарением вкладов православным храмам. К сильному истощению материальных и людских ресурсов привела русско-турецкая война 1768–1774 годов. Именно в это не очень располагающее к благотворительности время запорожский кошевой атаман осуществлял масштабное храмовое строительство, как в Гетманщине, так и на Запорожье.

Первый из известных нам значительных вкладов был внесен Петром Калнышевским в Троицкую церковь родного села Пустовойтовка в 1757 году, когда он еще был войсковым есаулом. На прорезной надписи подаренного им кипарисного креста значилось “Сей хрест надал осавул Войска Запорожского Низового в село Пустовойтовку в храма Пресвятыя Троици 1757 года июля 5 д[ня]”[4]. В 1762 году он подарил той же церкви Евангелие в дорогой оправе, ценою в 500 рублей. Дорогие дары жертвовались Петром Калнышевским и в сечевую церковь. До сего времени сохранилось только одно из них – Евангелие на александрийской бумаги “московской печати” с богатым окладом, содержащее вкладную надпись: “Сие Святое Евангелие дал вкладом в Сечевую Запорожскую Покрова Святой Богоматери церковь куреня Кущивского знатный товарищ, войсковой судья Петр Иванович Калнишевский, 1763 года, месяця октября 1 дня, индикта М, которое серебром и каменьем с позолотой в 1025 рублей”.

Исключительно на собственные средства, при чем иногда даже под заём, Петр Калнышевский построил соборную церковь в местечке Лохвица (Полтавская обл.), церковь Покровы Пресвятой Богородицы в местечке Ромны (Сумская обл.) и церковь Святой Троицы в родном селе Пустовойтовка. Кроме того, народная традиция связывала с последним кошевым атаманом возведение еще и других православных храмов Роменщины: “Він строїв церкви і в Пустовійтівці, і в Оксютинцях, і в Великих Будках, і Покрову в Засуллі, що забрали її в Полтаву (йдеться про Покровську церкву в Ромнах). Оксютинська церква сейчас на Зарудді. Купили її та й перенесли”[5]. Хотя это и не прослеживается по архивным источникам. На собственные деньги Петра Ивановича строилась церковь Святого Георгия в селе Петриковка, названном так по имени кошевого атамана. Участием Калнышевского отмечено и начало строительства крупнейшего храма среди всех запорожских церквей девятикупольного Свято-Троицкого собора в с. Новоселица (также называлась Самарчик; ныне Новомосковск), хотя основные строительные работы под руководством мастера Акима Погребняка велись уже в 1775 – 1778 годах[6], то есть в период, когда Петр Калнышевский уже находился в соловецком заточении.

Возведение церквей и щедрое пожертвование даров в православные храмы способствовали укреплению авторитета Калнышевского среди запорожского казачества, а также стало хорошей рекомендацией для российских властей. Когда 10 марта 1765 года глава Малороссийской коллегии Петр Румянцев в письме к Екатерине ІІ предложил утвердить Калнышевского неизменным кошевым атаманом Запорожцев, рекомендовав его как человека рассудительного и уважаемого среди казачества, он писал: «Построение с употреблением болших иждивений в Мала России в разных местах церквей, подают мне к тому твердые доказателства»[7].

Если строительство церквей в Лохвице, Ромнах, Пустовойтовке обуславливалось частной инициативой Петра Калнышевского и производилось на его личные средства, то оказываемое им содействие Киево-Межигорскому Спасо-Преображенскому монастырю было связано со служебным долгом, поскольку Войско Запорожское Низовое с конца ХVII века выступало в роли ктитора этой обители. Как и прежние кошевые атаманы, Калнышевский продолжал оказывать большую материальную поддержку Межигорью. После произошедшего в 1765 году в монастыре пожара он содействовал возобновлению многих монастырских зданий, а в 1772 году построил в этой же обители большие каменные ворота и возле них церковь во имя апостолов Петра и Павла[8].

При этом следует отметить разительное отличие отношения к Церкви у высшего сословия Российской империи и Запорожского Коша. Императрица Екатерина II, будучи сторонницей немецких камералистских идей, полагала, что Церковь должна быть послушной государству, а главным залогом этого «послушания» является лишение Церкви большей части собственных материальных ресурсов; их духовенство должно получать от государства, тем самым, уподобляясь светским чиновникам, находящимся на жалованье[9]. Петр Калнышевский же сохранял живую неповрежденную веру простого народа. О столкновении этой казенной веры «чиновников в рясе» и живой казачьей веры запорожского атамана может свидетельствовать роль последнего кошевого в явлении чудотворной  «Новокайдакской» (Самарской) иконы Богородицы (празднование совершается 13 ноября (н.ст.). В 1770г. в соборной Николаевской церкви Нового Кодака обрелась новоявленная икона Богоматери, подобием чудотворной Ахтырской. В знак исцелений люди приносили к иконе серебренных привески, которых было более 20. В октябре 1770 года настоятель Новокайдакской церкви Федор Фомич официально донес в Кош Низового Запорожского войска о чудотворной иконе, находящейся в алтаре. По повелению кошевого атамана Петра Калнишевского священник Григорий Порохня в присутствии войсковых старшин собрал свидетельства об исцелениях от иконы. После чего Кош распорядился чудотворную икону при многочисленном стечении людей перенести из алтаря и установить посреди церкви у правого клироса в новоустроенном киоте. Сам Петр Калнышевский сделал богатое пожертвование на серебряную, с позолотой и разноцветными камнями ризу, для чествуемой иконы. Факт перенесения иконы из алтаря на новое место являлся, в сущности, открытым признанием ее чудотворности. Но запорожское духовенство опасалось гнева высшего духовного начальства за то, что допустило это признание без синодальных распоряжений. Священник Григорий Порохня пытался донести об этом в Консисторию Киевской митрополии, но кошевой атаман удерживал его. Причина «удержания» стала ясна уже после разрушения Запорожской Сечи. Архиепископ Славянский и Херсонский Евгений (Булгарис) распорядился, чтобы «пресечь» совершения молебнов у чудотворной иконы перенести ее обратно в ризницу в алтарь. Однако, священники поставили ее в пономарне, «где двери имеются, куда и народ, приходя, делает болшее о чудотворении ея разглашение». Тогда, чтобы «пресечь таковыя народныя разглашения» архиерей забрал икону в свою домовую церковь[10].

С Петром Калнышевским связано не только возведение церквей в густозаселенной Гетманщине, но и обустройство христианских святынь в степной пустыне Запорожья, заселяемой его стараниями православным людом. Именно благодаря ему, в Запорожском крае впервые возникла упорядоченная церковная организация, распространившая свою духовную власть далеко вглубь некогда бывшей кочевнической степи. Запорожцы изначально враждебно относились к земледельческим поселянам, пренебрежительно называя их «гречкосеями» и полагая, что «крестьянский плуг притянет за собою и пана». А приход помещика на Запорожье угрожал самим основам существования Сечи, всегда бывшей очагом борьбы против помещичьей кабалы. Вот почему самовольно поселившихся крестьян казаки поначалу хлестали батогами и сгоняли с запорожских угодий, опустошали их поля и жгли хаты. Но, несмотря ни на что, поток переселенцев не убывал, это было настоящее нашествие «гречкосеев», угрожавшее до основания изменить уклад жизни Запорожья. Кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был первым, кто изменил отношение к этому явлению и, вместо противодействия, стал активно создавать на Запорожье новую социальную группу – «посполитых», людей гражданских, занимающихся ремеслом, земледелием и торговлей. В северных и северо-восточных районах Запорожских Вольностей интенсивно формировалась сеть сельских поселений. Для того, чтобы привлечь крестьян и окончательно закрепить эти поселения под властью Сечи, Калнышевский стремился построить в каждом из них православные храмы. Отказ от традиционных казачьих «промыслов» в пользу «гречкосеев» дал свои плоды. Сечь времён Калнышевского преобразилась и стала напоминать настоящий город. Чего только не было на сечевом базаре! Одних цитрусовых, испорченных и выброшенных в гавань, было столько, что характерный запах распространялся на всю округу. Запорожцы стали людьми зажиточными. По этому поводу они говорили: «Как был атаман Лантух (предыдущий Калнышевскому атаман), то нечего было положить и в лантух (мешок), а как стал атаман Калныш, появилась паляница, хлеб и кныш».

Проявил себя Петр Калнышевский и на поле брани. Турецкая война 1768—1774 гг. вызвала деятельное участие запорожцев, важность которого засвидетельствована Высочайшими рескриптами на имя Калнышевского и наградами войску, равно и письмами к кошевому русских главнокомандующих. Однако, прежде, чем выступить в составе российской армии Кошевому пришлось преодолеть крайнее недовольство казаков. Казаки отказывались идти в поход, полагая, что на горизонте их хутора или зимовника татары не появятся. Зажиточные казаки, имевшие добротное вооружение, посылали вместо себя плохо вооружённую бедноту. Одной из причин восстания на Сечи «сиромы» против Калнышевского в 1768 г. было объявление воли правительства о принятии Запорожьем участия в предстоящей войне с турками. В  1770 г. был организован заговор с целью убить Калнышевского и старшину и перейти на сторону турков; но замысел был открыт и виновные строго наказаны. Против кошевого атамана плелись заговоры и писались доносы. Полковой старшина Павло Савицкий доносил на кошевого, будто он говорил своему писарю: «Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем…, что когда российская регулярная армия … до запорожских владений войдет, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как с неприятелями». Чтобы скомпрометировать кошевого атамана, слагались песни о том, будто он уже принял мусульманство и «побусурманился». Но вся эта клевета не достигла своей цели. Свою верность православному престолу Петр Калнышевский доказал на поле брани. В начале февраля 1769г. кошевой атаман сумел организовать запорожцев и с казачьей конницей выступил на Перекоп. В 1769г. Калнышевский с запорожцами действовал в армии графа Румянцева и отражал турецкие набеги на запорожские земли по р. Бугу; в 1770 году, состоя в отряде князя Прозоровского, он действовал между pp. Бугом и Тилигулом. Запорожцы под командой Калнышевского сокрушали коммуникации противника, опустошали его тылы от Аккермена и Хаджибея (ныне Белгород-Днестровский и Одесса) до Таганрога, содействовали разгрому турок русскими войсками при Ларге и Кагуле. Важным вкладом запорожцев в победу над Турцией было отторжение из-под подчинения Крымского ханства ногайских орд, составлявших главную массу легкой кавалерии противника. За свои боевые заслуги Петр Иванович был награжден золотой медалью с портретом государыни, осыпанным бриллиантами.

Одновременно с участием в военных действиях Петр Калнышевский занят был управлением Запорожья; он неоднократно объезжал его обширные земли, которые старался колонизировать, приглашал не только украинцев, но и единоверцев: молдаван и болгар из Новой Сербии, Польши и Буджака и селил пересилившихся по р. Днепру. На запорожских степях устраивались села, хутора и зимовники, причем Калнышевский требовал, чтобы новые поселенцы непременно пахали землю и сеяли рожь. Через это создавалась экономическая база автономии Запорожской Сечи в составе Российской империи.  Управлял Петр Иванович Запорожьем твердо и строго, с правительством и его агентами всячески старался ладить, разным “гультяям” потачки не давал; потому не пользовался популярностью среди запорожской «сиромы», которая даже снова задумывала перейти под власть Порты.

Однако, Российское правительство стремилось к унификации всех областей империи. Императрица Екатерина вообще стремилась уничтожать особенности, существовавшие во многих соединенных с империей областях. Система эта постепенно была приводима в исполнение, и одним из эпизодов общего нивелирования областей было уничтожение Запорожья. После заключения Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией участь Запорожской Сечи, а вместе с ней и кошевого атамана была предрешена.

К весне 1775 года возникла угроза перерастания поземельных споров между запорожцами и российскими военнослужащими в серьезный конфликт; после длительных колебаний правительство Екатерины II признало запорожцев главным его виновником. 27 апреля на заседании Совета при высочайшем дворе после чтения очередной реляции П. А. Румянцева о «сумасбродстве» запорожцев было принято решение «для удостоверения в подлинности касающихся до запорожцев известий, призвать сюда … под предлогом объяснения по их о землях просьбе их кошевого, в разсуждении, что исполнение его может опровергнуть, а отговорки подтвердить оныя»[11]. Однако Петру Калнышевскому не дали времени не только приехать в столицу для дачи объяснений, но даже и ознакомиться с решением Совета. 7 мая было принято окончательное решение о ликвидации Войска Запорожского и разрушении Сечи.

И вот в ночь с 4 на 5 августа 1775 года войска генерала Петра Текелии без лишнего шума заняли Запорожскую Сечь. Запорожцы не ожидали нападения, поэтому барон Розен арестовал часовых без особых усилий. Одновременно полковник Языков  расставил часовых по улицах Сечи. Но кошевой со старшиной и более 3-х тысяч запорожцев успело закрыться во Внутреннем Коше. Текелий послал к ним полковника Мисюрева, чтобы объявить волю Екатерины II о ликвидации Войска Запорожского. Большинство казаков настаивало, чтобы кошевой дал команду отбиваться, но кошевой Петр Калнышевский и архимандрит Владимир (Сокальский), помятуя евангельскую заповедь о миротворчестве, удержали запорожцев, и развязка приняла мирный характер; лишь небольшая часть запорожской «сиромы» убежала в турецкие владения.

Народное предание, записанное историком Яковом Новицким, гласит, что Петр Кальнышевский, узнав о приближении российских войск, как истинный христианин, пошел молиться в церковь. Народная молва указывает и на причину, почему истинно православный кошевой атаман не позволил запорожцам оказать вооруженное сопротивление – из-за боязни греха перед Богом в пролитии христианской крови. «Козак Васюра осідлав коня і подався до кошового. Прибіг, вскочив на порог і співа: «Дозволь, батьку отамане,/Нам на башті стати:/ Москаль стане із мечами,/ А ми с палашами,/ Не вибьємо палашами,/ Вибьєм кулаками,/ Нехай слава не поляже/ Проміж козаками!..» Калниш йому і отспівує: «Не дозволю, милі братці,/ Вам на башті стати,/ Бо єдна кров, хрістіянська,/ Гріх нам проливати…»».

Когда кошевой Петр Калнышевский вышел вместе со старшиной навстречу российским войскам, то был тут же арестован вместе с войсковым писарем Иваном Глобой и войсковым судьей Павлом Головатым.

Дальнейшие обстоятельства складывались более чем загадочно. В манифесте Екатерины II о ликвидации Запорожской Сечи о вине Калнышевского говорилось лишь намёками. Ни предшествующая деятельность Калнышевского в Запорожье, ни поведение его при уничтожении Сечи, не дают основания заподозрить его в антиправительственных действиях, или хотя бы замыслах. Ни в каком преступлении он и не был действительно обвинен; тем удивительнее суровое наказание, которому он был подвергнут. В последующих документах значилась формулировка «за вероломное буйство и разграбление подданных». В чём заключалось это «буйство», оставим на совести её автора, Григория Потёмкина. Что же касается «разграбления подданных», то здесь ясно просматривается контекст борьбы запорожцев с помещиками за землю, а также то, что царское правительство считало последнего запорожского кошевого главным препятствием в освоении южных пределов империи. На данный момент нет документов, свидетельствующих об антиправительственных настроениях кошевого атамана.

Тем самым с полной уверенность можно утверждать, что Петр Калнышевский пострадал за Запорожье, казацкие принципы жизни. Будучи кошевым атаманом, он прилагал все силы, чтобы с одной стороны сохранить все прежние привилегии вверенного ему Богом Войска Запорожского, а с другой – приспособить жизнь и уклад казаков к реалиям нового времени и к новым условиям существования в пределах Российской империи. Здесь следует отметить, что вопреки мнению многих современных украинских публицистов, Петр Калнышевский не был выразителем украинской национальной идеи и не страдал за попытку отстоять остаток украинской государственности, которая якобы сохранялась в правах автономии Войска Запорожского Низового. Последний запорожский кошевой атаман никогда ни то, что не выступал, но даже не сомневался в том, что земли Юга Украины являются составной частью Российской империи. Всячески он доказывал верность государству, в котором жил: и во время войны с Турцией и во время мира, когда искоренял антиправительственную крамолу среди казачьей «сиромы». Но при этом кошевой твердой рукой отстаивал права широкой автономии Запорожского казачества в Российской империи,  используя для этой цели и личные знакомства с российскими вельможами, и мудрость дипломата, и даже применения силы в отстаивании целостности границ Запорожских Вольностей. Одним словом, Петр Калнышевский был оклеветан и пострадал за вверенный ему Богом казачий народ люд Запорожья.

Но вся духовная сила христианской натуры последнего запорожского кошевого проявилась не в войне и не в политике, а в смиренном и безропотном принятии от Господа своего креста в период Соловецкого заточения, который ввел его в Царство Небесное (Мф. 16,24).

Арестованный кошевой атаман Пётр Калнышевский вместе с Иваном Глобой и Павлом Головатым почти год находился в московской конторе Военной коллегии, под присмотром её вице-президента Григория Потёмкина. Всевластный екатерининский фаворит в то время вынашивал планы дальнейшего расширения возглавляемой им Новороссийской губернии за счёт запорожских земель и турецких владений в Причерноморье. Калнышевский ему мешал, прежде всего, тем, что был законным руководителем автономного образования, находящегося в составе Российской империи – Войска Запорожского Низового. Потому Потёмкин и форсировал вопрос об уничтожении Сечи.

Сперва Калнышевского предполагалось казнить, но, по ходатайству Потемкина, повелено было смертную казнь заменить вечным заточением в монастыре. По сообщению от 8 июня 1776 года, Потемкин подал на рассмотрение Екатерины предложение о пожизненном заключении запорожского кошевого атамана в Соловецком монастыре, а арестованной старшины в находящихся в Сибири монастырях, что и было утверждено императрицей. Святейший Синод получил предписание дать распоряжения соответствующим монастырям[12]. 10 июня на основе конфирмованного доклада был издан указ Екатерины II[13], и в тот же день Синод, руководствуясь решением Сената, постановил «Калнишевскаго в Соловецкой монастырь принять… и в содержании оных узников безъвыпускно из монастырей, и о удалении их не только от переписок но и всякаго с посторонними людьми обращения и о имении в том настоятелям прилежнаго надсмотрения, и о доставлении им к пропитанию получаемаго из Новороссийской губернии жалованья и о поступании с ними во всем том, как в ведении Правительствующаго Сената предписано». Отдельно оговаривалось, чтобы «в Соловецком монастыре посылаемаго туда узника содержать за неослабным караулом обретающимся в том монастыре солдат»[14].

Соловецкий Спасо-Преображенский мужской монастырь был крупнейшей православной обителью, основанной преподобными отцами Савватием, Зосимой и Германом, как считается, в 1436 году[15] и возвысившейся при игумене Филиппе, которому особо благоволил царь Иван IV. Но в монастыре в течение нескольких веков существовало и скрытое от глаз благочестивых паломников пространство – тюрьма, в которой содержались узники, обвиненные в тяжких преступлениях против государства и Церкви. Размещение узников на Соловках обусловливалось нахождением там труднодоступной крепости, связь с которой по морю поддерживалась всего несколько месяцев в году; даже в начале июня кораблям приходилось пробираться сквозь плавающий лед[16]. Тюремные функции монастыря усилились во времена правления Екатерины II, что стало прямым следствием проводимой ею секуляризационной реформы.

11 июля 1776 г. Калнышевский под конвоем секретно был доставлен в Архангельск, а 29 июля в Соловки, где и передан был архимандриту Досифею. По рассказам богомольцев, посещавших Соловецкую обитель, когда только привезли Петра Калнышевского он казался человеком среднего роста, чрезвычайно здоровым и широкоплечим, одет был в красный кафтан, говорил «не так чисто по-руссски», но потом сделался худ и стар, носил седые осекшиеся волосы, короткую седую бороду, одевался в китайский синий сюртук». Из этого описания видно, что кошевому не легко далась смена климата южного Поднепровья на соловецкий север. Видимо в этом заключается секрет его неимоверного 112-летнего возраста. Тяжелые условия Соловков сильно состарили Петра Ивановича, так что видом он походил на столетнего старика.

В монастыре с Калнышевским в течение всего его соловецкого заточения обращались строго: содержали безвыпускно из монастыря и удаляли не только от переписки, но и от всякого общения с посторонними людьми при неослабном наблюдении караула солдат. Это положение не изменилось вплоть до 1801г. «Пришли мы в трапезу, – рассказывает очевидец крестьянин Лукин, – перед обедом дожидали монахов с порцией. Приходит человек незнаемый, за караулом три солдата с ружьями, и спрашивает нас любопытно: «Кто царем теперь? Как цари живут нынче и какие благополучия на Руси теперь?» Мы отвечали, что царем Александр Павлович; живут по прежнему все, слава Богу, благополучно и хорошо. Он бы и больше расспрашивал, да солдаты не позволили. «От этого человека, говорили они, отойдите прочь, с этим человеком не приходится говорить вам». И монахи тоже запрещали.  «Архимандрит увидит, сказывали они, так не хорошо вам за это будет». Архимандрит пришел, и он подошел к благословению. «Древний ты еси, землею пахнеши», сказал архимандрит тому человеку. И точно, он очень древен был: тут он и жизнь кончил. Опосля монахи сказывали, что это какой-то кошевой атаман».

Однако, здесь следует оговориться. Соловецкий монастырь, хоть и исполнял тюремные функции, возложенные на него государством, но не был тем лагерем особого назначения, каким он стал в XX веке во времена безбожного советского режима. Поэтому совершенно несправедливы ряд животрепещущих картин о тяготах заключения Петра Калнышевского, которые описывают некоторые доморощенные историки и публицисты, представляя последнего атамана в образе национального героя-мученика, борца за независимость, невинно страдающего в застенках Соловецкого монастыря от своеволия российских властей.

Эти рассказы пространно изложил Иван Шаповал в своей книге «В поисках сокровищ», неоднократно издававшейся в 1960–1980-е годы: «…Коли кошового перевели з Прядильної камери в інше приміщення, то від нього залишилося в камері більше як на два аршини нечистот; що просидівши в тюрмі такий довгий час, він здичавів, став похмурий і втратив зір; що в нього, як у звіра, виросли великі пазури, довга борода і весь одяг на ньому, каптан з гудзиками, розпався на лахміття і звалювався з плечей». Второй рассказ: «Коли імператор Олександр І відвідав Соловки і побачив яму, в якій сидів кошовий Петро Калнишевський, він «пришел в ужас». Щоб чимось задобрити невинного мученика, імператор спитав Калнишевського, яку б він хотів винагороду за перенесені муки й страждання? Калнишевський зневажливо зміряв поглядом царя: «Нічого мені, государю, не треба, опріч одного: накажи збудувати острог для таких же мучеників як і я, щоб вони не страждали в земляних ямах». Цар наказав ями ліквідувати…»[17]

Такие мнения о соловецком заточении Калнышевского бросают тень не только на государственную власть, но и на саму Православную Церковь, которая допускала столь бесчеловечные условия в древней и знаменитой своей святостью обители. Поэтому следует сказать, что все эти мифы не соответствуют действительности.

Земляные ямы действительно были на Соловках одним из способов наказания преступников, которые совершили тяжелые преступления против религии и морали: по сути это была своего рода епитимья, к которой прибегали и сами пустынники по собственной воле. Ужасные рассказы об этих ямах зафиксировал в 1872г. В. Немировича-Данченко, хотя монахи его уверяли, что «подземные тюрьмы» на Соловках являются выдумками газетчиков. Известно, что еще в 1742г. царское правительство приказало Соловецкому настоятелю засыпать все ямы для колодников, а их самих перевести в наземные помещения. Настоятель в отчете правительству отрицал наличия колодницких  ям, а специальная правительственная инспекция монастыря не выявило случаев содержания заключенных не предусмотренное инструкциями. Тем не менее, это не прекратило существование слухов о таких ямах.

Кошевого содержали как знатного узника, и это предусматривало особые привилегии. Так, при архимандрите Герасиме (Ионине) (1793-1796), был восстановлен древний монастырский устав, по которому монахам запрещалось иметь собственность. Все монахи питались вместе в трапезной. Так как заключенные считались своеобразными послушниками, то устав распространялся и на них. Исключение составляли знатные узники, которые могли иметь собственное имущество и даже питались наравне с высшим духовенством монастыря.

Известно, что на содержание Петра Калнышевского правительством выделялись средства из расчета 1 рубль в день, т.е. белее 360 рублей в год. Для примера, при существовании Запорожской Сечи кошевой атаман получал в год всего 70 руб., а годовое содержание соловецкого монаха – 9 рублей, простого заключенного от 10 до 30 рублей. Это позволило атаману нанять работников для ремонта каземата (келии) Головленковской тюрьмы, расположенного в Архангельской башне, где первоначально разместили запорожского узника. В течении 25-летнего пребывания на соловках кошевой не менее трех раз менял свое место нахождения, и во всех случаях его келии отличались хорошими условиями для жизни.

Так что, когда мы говорим о соловецком кресте Петра Калнышевского – то имеется ввиду моральные страдания человека, который на свободе был облечен огромною властью и богатством, и вдруг был невинно обвинен и лишен и свободы, и богатства, и власти. Христианский подвиг веры Петра Калнышевского можно сравнить с подвигом веры ветхозаветного Иова Многострадального.

И действительно, последний кошевой атаман место своей скорби воспринял как место духовного подвига. Как было в традиции у запорожцев, если они не погибали на войне, то часто уходили заканчивать дни своей земной жизни, подвизаясь в подвигах духовных в монастыре. Видимо, в свое время такую кончину себе готовил и Петр Калнышевский, будучи еще кошевым атаманом. Поэтому со спокойным духом Петр Иванович принял волю Божию, когда царским указом был заточен в монастыре, куда возможно и так стремилась его душа.

Заключение в Соловецком монастыре сделало Калнышевского еще более религиозным; жил он, по аттестациям властей, чрезвычайно тихо и спокойно, ревностно исполняя требуемые Православной церковью обряды. Находясь в православном монастыре, Петр Калнышевский, регулярно исповедовался и причащался[18]. Первая исповедь кошевого атамана в стенах Соловецкого монастыря состоялась в день его прибытия 29 июля 1776г.[19] В ежегодных ведомостях, где соловецкий архимандрит кратко отмечал образ поведения узников, о запорожском атамане неизменно представлялась следующая запись: «ныне житие препровождает смиренно и никаких безпокойств никому от него не происходит»[20]. Трижды в году, на Пасху, Преображение и Рождество, его выводили из кельи, вероятно для присутствия на богослужениях и торжественном обеде в одной из палат Успенского трапезного собора.

Пребывая в заточении, Калнышевский продолжал вносить ценные дары в православные храмы. В 1794 году он пожертвовал Спасо-Преображенскому собору Соловецкого монастыря запрестольный крест, изготовленный из серебра весом более 30-ти фунтов[21], в 1798 году на средства Калнышевского была изготовлена сребропозлащенная риза с венцами, весом 24 фунта 84 золотника[22], а накануне своего освобождения из заключения, в 1801 году, поднес в дар монастырю оклад для Евангелия, напечатанного на александрийской бумаге. Его оправа, по описанию архимандрита Мелетия, была обложена “серебром золоченым; на верхней доске девять образов финифтянных, украшенных стразами; на корешке следующая надпись: «Во славу Божию устроися сие Св[ятое] Евангелие, во обитель Св[ятого] Преображения и Преподобных отец Зосимы и Савватия Соловецких чудотворцев, что на море окиане, при архимандрите Ионе, а радением и коштом бывшаго Запорожской Сечи кошеваго Петра Ивановича Кольнишевскаго 1801 г., а всего весу 34 фун[та] 25 золот[ника] и всей суммы 2435 руб[лей]”[23].

Если, исходя из веса драгоценных металлов и приблизительной оценки работы, предположить цену запрестольного креста и ризы по 1000 руб. каждая и прибавить известную цену оклада Евангелия, получим общую сумму 4435 руб. Зная, что ежегодно Калнышевский получал на свое содержание примерно 360 руб., получится, что для сбора этой суммы ему понадобилось 12 лет и 3 месяца. Зная, что общий срок его пребывания в соловецком заключении составил без малого 25 лет, получается, что практически половина всего денежного содержания употреблялась Петром Ивановичем для дарения монастырю.

Богомольный узник дождался своего освобождения весною 1801 года. 15 марта того года император Александр I, по случаю своего восшествия на престол, издал указ об амнистии лиц, содержащимся в заключении по ведомству Тайной экспедиции. Петр Калнышевский значился среди тех, кто был включен в список № 1 – «о заключенных в крепостях и в разныя места сосланных с лишением чинов и разнаго достоинства», предписывалось «освободить их немедленно из настоящих мест их пребывания и дозволить возвратиться, кто куда желает, уничтожа над последними и порученный присмотр»[24].

В ответ на дарование ему свободы Александром I кошевой отвечает, что и «здесь (в Соловецком монастыре) оною (свободой) наслаждаюсь в полной мере». Таким образом, согласно свидетельству самого Петра Ивановича, в конце жизни он достиг той духовной свободы, к которой стремиться всякий православный христианин. Не желая по старости (ему уже было, согласно документу, 110 лет) и слепоте покидать Соловки атаман просит оставить его на прежних условиях в монастыре, чтобы «остаток дней моих посвятить в служении Единому Богу в сем блаженном уединении, к коему чрез двадцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я совершенно, в обители сей ожидать с спокойным духом приближающегося конца моей жизни». Прошение Калнышевского было удовлетворено Александром I, который предписал «жалованье продолжать производить по смерть его»[25].

Итак, следуя старому запорожскому обычаю, Петр Калнышевский остался доживать свой век в православном монастыре. Его благочестивая жизнь и откровенная набожность, явленная житием и щедрыми пожертвованиями Соловецкой обители, без сомнения, внушала искреннее уважение монашеской братии. Получив свободу Петр Иванович сделался простым послушником Соловецкой обители и, прожив два года на свободе, почил в мире с людьми и Богом «смертью благочестивою доброю» 31 октября (ст.ст.) 1803г. Последний кошевой атаман Запорожской Сечи был похоронен на почетном месте – южном подворье Спасо-Преображенского собора. Это было особой честью, оказанной последнему запорожскому кошевому соловецкими иноками. Обычно умерших монахов, послушников, монастырских трудников и, наверное, заключенных хоронили у церкви Онуфрия Великого, расположенной за пределами Соловецкого кремля[26].

Рядом с местом погребения Калнышевского находились могилы видного государственного и церковного деятеля начала XVII века Авраамия Палицына и соловецкого архимандрита Феодорита. В 1856 году по распоряжению архимандрита Александра Павловича на могиле Калнышевского была установлена плита, на которой высечена эпитафия, которая как нельзя лучше отражает духовный подвиг на Соловках последнего кошевого атамана Запорожского Войска Низового: «Господь наш Иисус Христос положил душу свою на кресте за всех нас  не хочет  смерти грешника. Здесь погребено тело в Бозе почившего Кошевого бывшей некогда запорожской грозной сечи козаков, Атамана Петра Калнышевского, сосланного в сию обитель по Высочайшему повелению в 1776 году на смирение. Он в 1801 году по Высочайшему повелению снова был освобожден, но уже сам не пожелал оставить обитель в коей обрел душевное спокойствие смиренного христианина, искренне познавшего свои вины. Скончался 1803 года октября 31 дня в Суб. 112 лет от роду, смертию благочестивою доброю. Блажени мертвии умирающие о Господи: Аминь». 

 

[1] Большинство сохранившихся документов, подписанных именем Петра Калнышевского, вышли из-под пера его ближайшего доверенного лица – писаря Ивана Глобы (Апанович Е. М. Запорожское войско, его устройство и боевые действия в составе русской армии во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Дисс. к. и. н. – Киев: Центральный государственный исторический архив УССР, 1949. – С. 22). В том, что кошевой атаман действительно не умел писать, нас убеждают события декабря 1768 г., когда Калнышевский укрывался от восставших казаков в расположенном рядом с Сечью Новосеченском ретраншементе, где находился российский гарнизон. На упрек коменданта ретраншемента в том, что кошевой заблаговременно не написал письмо генералу Исакову с просьбой прислать солдат для подавление восстания, Калнышевский оправдывался “неумением писать… А ежели б ему приказать своему подкамандующему о том писать.., то б узнали их вся Войска и пришли б в великое сумнение и, собравши[сь], за то убили б ево” (Терновский Н. Н. К истории Запорожскаго края. – Екатеринослав: Тип. губернск. земства, 1904. – С. 30–31). Безусловно, такая экстремальная ситуация не предполагала дипломатических отговорок в роде того, что кошевой атаман, по запорожскому обычаю, должен быть неграмотным. Тем более, что Калнышевский часто нарушал запорожские обычаи, упрочивая свою единоличную власть и сворачивая демократические традиции Сечи.

[2] Так назвал эту казачью партию историк А. Маркевич

[3] Мадариага Исабель, де. Россия в эпоху Екатерины Великой / Пер. с англ. Н. Л. Лужецкой. – М.: Новое литературное обозрение, 2002. – С. 192–193.

[4] Там же.

[5] Епістолярна спадщина академіка Д. І. Яворницького. – Вип. 3. – С. 141.

[6] Таранушенко С. А. Монументальна дерев’яна архітектура Лівобережної України. – С. 247.

[7] Российский государственный архив древних актов (далее – РГАДА). – Ф. 13. – Оп. 1. – Д. 76. – Л. 5 об.

[8] Анцишкін Ігор. Запорозька Січ і Межигірський монастир // Матеріали науково-практичної конференції “Історико-культурна спадщина Нікопольського району та проблеми історії запорозького козацтва”. 11-13 жовтня 2001 р., м. Нікополь. – Нікополь, 2001. – С. 115.

[9] Мадариага Исабель, де. Россия в эпоху Екатерины Великой / Пер. с англ. Н. Л. Лужецкой. – М.: Новое литературное обозрение, 2002. – С. 191–199.

[10] http://arhiv.orthodoxy.org.ua/uk/node/4357; РДІА. – Ф. 796. – Оп. 59. – Спр. 373. – Арк. 1 – 2 зв

[11] РГИА. – Ф. 1146. – Оп. 1. – Д. 3. – Л. 290.

[12] Яворницький Д. Збірник матеріалів до історії запорозьких козаків // Яворницький Д. Твори у 20 томах. – Т. 1. – Київ–Запоріжжя, 2004. – С. 196–197. См. также: Ходатайство Потемкина о замене запорожской старшине смертной казни заточением в монастырь // Киевская старина. – Т. ХІХ. Сентябрь. – 1887. – С. 193.

[13] Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). – Ф. 796. – Оп. 57. – Д. 234 а, Л. 8–9.

[14] РГИА. – Ф. 796. – Оп. 209. – Д. 284. – Л. 300–300 об.

[15] Зосима был поставлен во игумена архиепископом Новгородским и Псковским Ионою в 1452 году (Полное собрание ученых путешествий по России, издаваемое Императорскою академией наук… – Т. 5. Окончание Записок путешествия академика Лепехина. – СПб., 1822. – С. 429).

[16] Записки капитана Я. Я. Мордвинова. – Ч. I. Журнал о походах в Соловки и на Валаам острова (в 1744, 1752, 1764, 1767 и 1784 годах). – СПб.: тип. Императорской АН, 1888. – С. 34.

[17] Шаповал Іван. В пошуках скарбів. – К.: Дніпро, 1965. – С. 30, 32.

[18] Яворницький Д. Збірник матеріалів до історії запорозьких козаків. – С. 198–199.

[19] Яворницький Д. Збірник матеріалів до історії запорозьких козаків. – С. 197, 199.

[20] К истории заточения кошевого П. Калнышевскаго в Соловецком монастыре // Киевская старина. – 1902. – Т. 79. Декабрь. – С. 142.

[21] Еварницький Д. І. (Яворницький Д. І.) Запорожжя в залишках старовини і переказах народу: Ч.І; Ч.ІІ. – К.: Веселка, 1995. – С. 389–390.

[22] Мелетий, архимандрит. Историческое описание Ставропигиальнаго первокласснаго Соловецкаго монастыря. – С. 59.

[23] Ук. соч. – С. 126–127.

[24] Полное собрание законов Российской империи. – Т. ХХVI. – СПб., 1830. – С. 586–587.

[25] РГАДА. – Ф. 7. – Оп. 1. – Д. 2234. – Л. 8.

[26] Записки капитана Я. Я. Мордвинова. – Ч. I. Журнал о походах в Соловки и на Валаам острова (в 1744, 1752, 1764, 1767 и 1784 годах). – СПб.: тип. Императорской АН, 1888. – С. 19.